VIII
МАЛЕНЬКИЕ ПРОИСШЕСТВИЯ
Then there were sighs, the deeper for suppression,
And stolen glances, sweeter for the theft,
And burning blushes, though for no transgression...
Don Juan, c. I, st. LXXIV [6].
Ангельская кротость г-жи де Реналь, которая проистекала из ее харак-
тера, а также из того блаженного состояния, в котором она сейчас находи-
лась, немного изменяла ей, едва она вспоминала о своей горничной Элизе.
Девушка эта получила наследство, после чего, придя на исповедь к кюре
Шелану, призналась ему в своем желании выйти замуж за Жюльена. Кюре от
всего сердца порадовался счастью своего любимца, но каково же было его
удивление, когда Жюльен самым решительным образом заявил ему, что пред-
ложение мадемуазель Элизы для него никак не подходит.
- Берегитесь, дитя мое, - сказал кюре, нахмурив брови, - остерегай-
тесь того, что происходит в сердце вашем; я готов порадоваться за вас,
если вы повинуетесь своему призванию и только во имя его готовы презреть
такое изрядное состояние. Вот уж ровно пятьдесят шесть лет стукнуло, как
я служу священником в Верьере и тем не менее меня, по всей видимости,
сместят. Я сокрушаюсь об этом, но как-никак у меня есть восемьсот ливров
ренты. Я вас посвящаю в такие подробности, чтобы вы не обольщали себя
надеждами на то, что может вам принести сан священника. Если вы станете
заискивать перед людьми власть имущими, вы неминуемо обречете себя на
вечную гибель. Возможно, вы достигнете благоденствия, но для этого вам
придется обижать бедных, льстить помощнику префекта, мэру, каждому влия-
тельному лицу и подчиняться их прихотям; такое поведение, то есть то,
что в миру называется "умением жить", не всегда бывает для мирянина сов-
сем уж несовместимо со спасением души, но в нашем звании надо выбирать:
либо благоденствовать в этом мире, либо в жизни будущей; середины нет.
Ступайте, мой друг, поразмыслите над этим, а через три дня приходите и
дайте мне окончательный ответ. Я иногда с сокрушением замечаю некий сум-
рачный пыл, сокрытый в природе вашей, который, на мой взгляд, не говорит
ни о воздержании, ни о безропотном отречении от благ земных, а ведь эти
качества необходимы служителю церкви. Я знаю, что с вашим умом вы далеко
пойдете, но позвольте мне сказать вам откровенно, - добавил добрый кюре
со слезами на глазах, - если вы примете сан священника, я со страхом ду-
маю, убережете ли вы свою душу.
Жюльен со стыдом признался себе, что он глубоко растроган: первый раз
в жизни он почувствовал, что кто-то его любит; он расплакался от умиле-
ния и, чтобы никто не видел его, убежал в лесную чащу, в горы над
Верьером.
"Что со мной делается? - спрашивал он себя. - Я чувствую, что мог бы
сто раз жизнь свою отдать за этого добрейшего старика, а ведь как раз
он-то мне и доказал, что я дурак. Именно его-то мне важнее всего обойти,
а он меня видит насквозь. Этот тайный пыл, о котором он говорит, ведь
это моя жажда выйти в люди. Он считает, что я недостоин стать священни-
ком, а я-то воображал, что этот мой добровольный отказ от пятисот луидо-
ров ренты внушит ему самое высокое представление о моей святости и о мо-
ем призвании".
"Отныне, - внушал самому себе Жюльен, - я буду полагаться только на
те черты моего характера, которые я уж испытал на деле. Кто бы мог ска-
зать, что я с таким наслаждением буду обливаться слезами? Что я способен
любить человека, который доказал мне, что я дурак?"
Через три дня Жюльен, наконец, нашел предлог, которым ему следовало
бы вооружиться с самого первого дня; этот предлог, в сущности, был кле-
ветой, но не все ли равно? Он неуверенным голосом признался кюре, что
есть одна причина - какая, он не может сказать, потому что это повредило
бы третьему лицу, - но она-то с самого начала и отвратила его от этого
брака. Разумеется, это бросало тень на Элизу. Отцу Шелану показалось,
что все это свидетельствует только о суетной горячности, отнюдь не похо-
жей на тот священный огонь, которому надлежит пылать в душе юного служи-
теля церкви.
- Друг мой, - сказал он ему, - для вас было бы много лучше стать доб-
рым, зажиточным деревенским жителем, семьянином, почтенным и образован-
ным, чем идти без призвания в священники.
Жюльен сумел очень хорошо ответить на эти увещевания: он говорил как
раз то, что нужно, то есть выбирал именно те выражения, какие больше
всего подходят ревностному семинаристу; но тон, каким все это произноси-
лось, и сверкавший в его очах огонь, который он не умел скрыть, пугали
отца Шелана.
Однако не следует делать из этого какие-либо нелестные выводы о
Жюльене: он тщательно продумывал свои фразы, исполненные весьма тонкого
и осторожного лицемерия, и для своего возраста справился с этим не так
уж плохо. Что же касается тона и жестов, то ведь он жил среди простых
крестьян и не имел перед глазами никаких достойных примеров. В дальней-
шем, едва только он обрел возможность приблизиться к подобного рода мас-
терам, его жестикуляция сделалась столь же совершенной, сколь и его
красноречие.
Госпожа де Реналь удивлялась, отчего это ее горничная, с тех пор как
получила наследство, ходит такая невеселая: она видела, что девушка
беспрестанно бегает к кюре и возвращается от него заплаканная; в конце
концов Элиза сама заговорила с ней о своем замужестве.
Госпожа де Реналь занемогла; ее кидало то в жар, то в озноб, и она
совсем лишилась сна; она только тогда и была спокойна, когда видела воз-
ле себя свою горничную или Жюльена. Ни о чем другом она думать не могла,
как только о них, о том, как они будут счастливы, когда поженятся. Этот
бедный маленький домик, где они будут жить на свою ренту в пятьсот луи-
доров, рисовался ей в совершенно восхитительных красках. Жюльен, конеч-
но, сможет поступить в магистратуру в Брэ, в двух лье от Верьера, и в
таком случае у нее будет возможность видеть его время от времени.
Госпоже де Реналь стало всерьез казаться, что она сходит с ума; она
сказала об этом мужу и в конце концов действительно заболела и слегла.
Вечером, когда горничная принесла ей ужин, г-жа де Реналь заметила, что
девушка плачет. Элиза теперь ужасно раздражала ее, и она прикрикнула на
нее, но тут же попросила у нее прощения. Элиза разрыдалась и, всхлипы-
вая, сказала, что, ежели госпожа позволит, она ей расскажет свое горе.
- Расскажите, - отвечала г-жа де Реналь.
- Ну так вот, сударыня, он отказал мне; видно, злые люди наговорили
ему про меня, а он верит.
- Кто отказал вам? - произнесла г-жа де Реналь, едва переводя дух.
- Да кто же, как не господин Жюльен? - рыдая, промолвила служанка. -
Господин кюре как уж его уговаривал; господин кюре говорил, что ему не
следует отказывать порядочной девушке из-за того только, что она служит
в горничных. А ведь у самого-то господина Жюльена отец простой плотник,
да и сам он, пока не поступил к вам, на что жил-то?
Госпожа де Реналь уже не слушала: она была до того счастлива, что
чуть не лишилась рассудка. Она заставила Элизу несколько раз повторить,
что Жюльен в самом деле отказал ей, и что это уже окончательно, и нечего
и надеяться, что он еще может передумать и принять более разумное реше-
ние.
- Я сделаю еще одну, последнюю попытку, - сказала г-жа де Реналь де-
вушке, - я сама поговорю с господином Жюльеном.
На другой день после завтрака г-жа де Реналь доставила себе несказан-
ное наслаждение, отстаивая интересы своей соперницы только затем, чтобы
в ответ на это в течение целого часа слушать, как Жюльен снова и снова
упорно отказывается от руки и состояния Элизы.
Жюльен мало-помалу оставил свою осмотрительную уклончивость и в конце
концов очень неглупо отвечал на благоразумные увещевания г-жи де Реналь.
Бурный поток радости, хлынувший в ее душу после стольких дней отчаяния,
сломил ее силы. Она лишилась чувств. Когда она пришла в себя и ее уложи-
ли в ее комнате, она попросила оставить ее одну. Она была охвачена
чувством глубочайшего изумления.
"Неужели я люблю Жюльена? - спросила она, наконец, самое себя.
Это открытие, которое в другое время вызвало бы у нее угрызение со-
вести и потрясло бы ее до глубины души, теперь показалось ей просто
чем-то странным, на что она взирала безучастно, как бы со стороны. Душа
ее, обессиленная всем тем, что ей пришлось пережить, стала теперь не-
чувствительной и неспособной к волнению.
Госпожа де Реналь хотела было заняться рукоделием, но тут же уснула
мертвым сном, а когда проснулась, все это показалось ей уж не таким
страшным, как должно было бы казаться. Она чувствовала себя такой счаст-
ливой, что не способна была видеть что-либо в дурном свете Эта милая
провинциалка, чистосердечная и наивная, никогда не растравляла себе ду-
шу, чтобы заставить ее острее ощутить какой-нибудь неизведанный оттенок
чувства или огорчения. А до того как в доме появился Жюльен, г-жа де Ре-
наль, целиком поглощенная бесконечными хозяйственными делами, которые за
пределами Парижа достаются в удел всякой доброй матери семейства, отно-
силась к любовным страстям примерно так, как мы относимся к лотерее: яв-
ное надувательство, и только сумасшедший может верить, что ему посчаст-
ливится.
Позвонили к обеду; г-жа де Реналь вспыхнула, услыхав голос Жюльена,
возвращавшегося с детьми. Она уже научилась немножко хитрить, с тех пор
как полюбила, и, чтобы объяснить свой внезапный румянец, начала жало-
ваться, что у нее страшно болит голова.
- Вот все они на один лад, эти женщины, - громко захохотав, сказал
г-н де Реналь. - Вечно у них там что-то такое в неисправности.
Как ни привыкла г-жа де Реналь к подобного рода шуточкам, на этот раз
ее покоробило. Чтобы отделаться от неприятного чувства, она поглядела на
Жюльена, будь он самым что ни на есть страшным уродом, он сейчас все
равно понравился бы ей.
Господин де Реналь тщательно подражал обычаям придворной знати и, ед-
ва только наступили первые теплые весенние дни, перебрался в Вержи; это
была деревенька, прославившаяся трагической "Историей Габриэли". В нес-
кольких шагах от живописных развалин старинной готической церкви стоит
древний замок с четырьмя башнями, принадлежащий г-ну де Реналю, а кругом
парк, разбитый наподобие Тюильрийского, с множеством бордюров из букса и
с каштановыми аллеями, которые подстригают дважды в год. К нему примыка-
ет участок, усаженный яблонями, - излюбленное место для прогулок. В кон-
це этой фруктовой рощи возвышаются восемь или десять великолепных орехо-
вых деревьев - их огромная листва уходит чуть ли не на восемьдесят футов
в вышину.
- Каждый из этих проклятых орехов, - ворчал г-н де Реналь, когда его
жена любовалась ими, - отнимает у меня пол-арпана урожая: пшеница не
вызревает в их тени.
Госпожа де Реналь словно впервые почувствовала прелесть природы; она
восхищалась всем, не помня себя от восторга. Чувство, воодушевлявшее ее,
делало ее предприимчивой и решительной. Через два дня после их переезда
в Вержи, как только г-н де Реналь, призываемый своими обязанностями мэ-
ра, уехал обратно в город, г-жа де Реналь наняла за свой счет рабочих.
Жюльен подал ей мысль проложить узенькую дорожку, которая вилась бы вок-
руг фруктового сада вплоть до громадных орехов и была бы посыпана пес-
ком. Тогда дети будут с раннего утра гулять здесь, не рискуя промочить
ноги в росистой траве. Не прошло и суток, как эта идея была приведена в
исполнение. Г-жа де Реналь очень весело провела весь этот день с
Жюльеном, руководя рабочими.
Когда верьерский мэр вернулся из города, он чрезвычайно удивился,
увидев уже готовую дорожку. Г-жа де Реналь также, со своей стороны, уди-
вилась его приезду: она совсем забыла о его существовании. Целых два ме-
сяца он с возмущением говорил о ее самочинстве: как это можно было, не
посоветовавшись с ним, решиться на такое крупное новшество? И только то,
что г-жа де Реналь взяла этот расход на себя, несколько утешал его.
Она целые дни проводила с детьми в саду, гонялась вместе с ними за
бабочками. Они смастерили себе большие колпаки из светлого газа, при по-
мощи которых и ловили бедных чешуекрылых. Этому тарабарскому названию
научил г-жу де Реналь Жюльен, ибо она выписала из Безансона превосходную
книгу Годара, и Жюльен рассказывал ей о необыкновенных нравах этих насе-
комых.
Их безжалостно накалывали булавками на большую картонную рамку, тоже
приспособленную Жюльеном.
Наконец у г-жи де Реналь и Жюльена нашлась тема для бесед, и ему уже
не приходилось больше терпеть невыразимые муки, которые он испытывал в
минуты молчания.
Они говорили без конца и с величайшим увлечением, хотя всегда о пред-
метах самых невинных. Эта кипучая жизнь, постоянно чем-то заполненная и
веселая, была по вкусу всем, за исключением горничной Элизы, которой
приходилось трудиться не покладая рук. "Никогда, даже во время карнава-
ла, когда у нас бывает бал в Верьере, - говорила она, - моя госпожа так
не занималась своими туалетами; она по два, по три раза в день меняет
платья".
Так как в наши намерения не входит льстить кому бы то ни было, мы не
станем отрицать, что г-жа де Реналь, у которой была удивительная кожа,
стала теперь шить себе платья с короткими рукавами и с довольно глубоким
вырезом. Она была очень хорошо сложена, и такие наряды шли ей как нельзя
лучше.
- Никогда вы еще такой молоденькой не выглядели, - говорили ей
друзья, приезжавшие иногда из Верьера обедать в Вержи. (Так любезно вы-
ражаются в наших краях.)
Странное дело - мало кто этому у нас поверит, - но г-жа де Реналь по-
истине без всякого умысла предавалась заботам о своем туалете. Ей это
доставляло удовольствие; и без всякой задней мысли, едва только у нее
выдавался свободный часок, когда она не охотилась за бабочками с
Жюльеном и детьми, она садилась за иглу и вдвоем с Элизой мастерила себе
платья. Когда она один-единственный раз собралась съездить в Верьер, это
тоже было вызвано желанием купить на летние платья новую материю, только
что полученную из Мюлуза.
Она привезла с собой в Вержи свою молодую родственницу. После заму-
жества г-жа де Реналь незаметно для себя сблизилась с г-жой Дервиль, с
которой она когда-то вместе училась в монастыре Сердца Иисусова.
Госпожа Дервиль всегда очень потешалась над всяческими, как она гово-
рила, "сумасбродными выдумками" своей кузины. "Вот уж мне самой никогда
бы не пришло в голову", - говорила она. Свои внезапные выдумки, которые
в Париже назвали бы остроумием, г-жа де Реналь считала вздором и стесня-
лась высказывать их при муже, но присутствие г-жи Дервиль воодушевляло
ее. Она сначала очень робко произносила вслух то, что ей приходило на
ум, но когда подруги подолгу оставались наедине, г-жа де Реналь оживля-
лась: долгие утренние часы, которые они проводили вдвоем, пролетали как
миг, и обеим было очень весело. В этот приезд рассудительной г-же Дер-
виль кузина показалась не такой веселой, но гораздо более счастливой.
Жюльен, в свою очередь, с тех пор как приехал в деревню, чувствовал
себя совсем как ребенок и гонялся за бабочками с таким же удовольствием,
как и его питомцы. После того как ему то и дело приходилось сдерживаться
и вести самую замысловатую политику, он теперь, очутившись в этом уеди-
нении, не чувствуя на себе ничьих взглядов и инстинктивно не испытывая
никакого страха перед г-жой де Реналь, отдавался радости жизни, которая
так живо ощущается в этом возрасте, да еще среди самых чудесных гор в
мире.
Госпожа Дервиль с первого же дня показалась Жюльену другом, и он сра-
зу же бросился показывать ей, какой прекрасный вид открывается с послед-
него поворота новой дорожки под ореховыми деревьями. Сказать правду, эта
панорама ничуть не хуже, а может быть, даже и лучше, чем самые живопис-
ные ландшафты, которыми могут похвастаться Швейцария и итальянские озе-
ра. Если подняться по крутому склону, который начинается в двух шагах от
этого места, перед вами вскоре откроются глубокие пропасти, по склонам
которых чуть ли не до самой реки тянутся дубовые леса. И вот сюда-то, на
вершины отвесных скал, веселый, свободный - и даже, пожалуй, в некотором
смысле повелитель дома - Жюльен приводил обеих подруг и наслаждался их
восторгом перед этим величественным зрелищем.
- Для меня это как музыка Моцарта, - говорила г-жа Дервиль.
Вся красота горных окрестностей Верьера была совершенно отравлена для
Жюльена завистью братьев и присутствием вечно чем-то недовольного деспо-
та-отца. В Вержи ничто не воскрешало этих горьких воспоминаний; первый
раз в жизни он не видел вокруг себя врагов. Когда г-н де Реналь уезжал в
город - а это случалось часто, - Жюльен разрешал себе читать, и вскоре,
вместо того чтобы читать по ночам, да еще пряча лампу под опрокинутым
цветочным горшком, он мог преспокойно спать ночью, а днем, в промежутках
между занятиями с детьми, забирался на эти утесы с книгой, которая была
для него единственным учителем жизни и неизменным предметом восторгов. И
здесь в минуты уныния он обретал сразу и радость, и вдохновение, и уте-
шение.
Некоторые изречения Наполеона о женщинах, коекакие рассуждения о дос-
тоинствах того или иного романа, бывшего в моде во время его царствова-
ния, теперь впервые навели Жюльена на мысли, которые у всякого другого
молодого человека явились бы много раньше.
Наступили жаркие дни. У них завелся обычай сидеть вечерами под огром-
ной липой в нескольких шагах от дома. Там всегда было очень темно.
Как-то раз Жюльен что-то с воодушевлением рассказывал, от души наслажда-
ясь тем, что он так хорошо говорит, а его слушают молодые женщины. Ожив-
ленно размахивая руками, он нечаянно задел руку г-жи де Реналь, которой
она оперлась на спинку крашеного деревянного стула, какие обычно ставят
в саду.
Она мгновенно отдернула руку; и тут Жюльену пришло в голову, что он
должен добиться, чтобы впредь эта ручка не отдергивалась, когда он ее
коснется. Это сознание долга, который ему предстояло свершить, и боязнь
показаться смешным или, вернее, почувствовать себя униженным мгновенно
отравили всю его радость.
|
Главная 