XXII
ПРЕНИЯ
Республика! Нынче на одного человека, готового пожертвовать всем ради
общего блага, приходятся тысячи тысяч, миллионы таких, которым нет дела
ни до чего, кроме собственного удовольствия и тщеславия. В Париже чело-
века судят по его выезду, а отнюдь не по его достоинствам.
Наполеон. "Мемориал св. Елены".
Стремительно вошедший лакей возгласил: "Господин герцог ***".
- Замолчи, любезный, ты просто глуп, - сказал герцог, входя.
Он так хорошо произнес это и с таким величием, что Жюльену невольно
пришло на ум, что искусство одернуть лакея и есть истинное призвание сей
знатной особы. Жюльен поднял глаза и тотчас же опустил их. Его мнение о
новоприбывшем оказалось до такой степени верным, что он испугался, как
бы его взгляд не выдал этой дерзкой догадки.
Герцогу на вид было лет пятьдесят; одет он был истинным франтом и
выступал, словно заводная кукла. У него была узкая голова, большой нос,
резко очерченное и выпяченное вперед неподвижное лицо; трудно было вооб-
разить себе более аристократическую и вместе с тем более незначительную
физиономию. С его появлением заседание немедленно открылось.
Голос г-на де Ла-Моля внезапно прервал физиогномические наблюдения
Жюльена.
- Представляю вам господина аббата Сореля, - сказал маркиз. - Он на-
делен изумительной памятью; всего лишь час назад я сообщил ему о том,
что, быть может, ему выпадет честь удостоиться высокой миссии, и он, да-
бы показать свою память, выучил наизусть всю первую страницу "Котидьен".
- А-а! Сообщения из-за границы этого бедняги Н., - промолвил хозяин
дома.
Он поспешно схватил газету и, состроив какую-то нелепую мину, ибо
старался придать себе внушительный вид, поглядел на Жюльена. - Прошу
вас, сударь, - сказал он.
Наступило глубокое молчание, все глаза устремились на Жюльена; он от-
вечал так хорошо, что после двадцати строк герцог прервал его, промол-
вив:
- Довольно.
Маленький человечек с кабаньим взглядом сел за стол. Он был председа-
телем, ибо едва только он уселся на свое место, он указал Жюльену на
ломберный столик и знаком предложил придвинуть его к себе. Жюльен распо-
ложился за этим столиком со своими письменными принадлежностями. Он нас-
читал двенадцать человек за зеленой скатертью.
- Господин Сорель, - сказал герцог, - подите пока в соседнюю комнату;
вас позовут.
У хозяина дома вдруг сделался крайне озабоченный вид.
- Ставни не закрыли, - сказал он вполголоса своему соседу. - В окна
смотреть незачем! - довольно глупо крикнул он Жюльену.
"Ну, вот я и попал, по меньшей мере, в заговорщики, - подумал Жюльен.
- Хорошо еще, что этот заговор не из тех, которые прямиком ведут на
Гревскую площадь. Но если бы даже и грозила такая опасность, я должен
пойти на это и даже на большее ради маркиза. Я был бы счастлив загладить
как-нибудь те огорчения, которые могут причинить ему в будущем мои без-
рассудства!"
И, задумавшись о своих безрассудствах и о своем горе, он в то же вре-
мя внимательно оглядывался по сторонам, и все, что он видел здесь, проч-
но запечатлевалось в его памяти. И тут только он припомнил, что маркиз
не сказал лакею названия улицы, а распорядился нанять фиакр, чего никог-
да еще не бывало.
Жюльен долгое время был предоставлен своим размышлениям. Он сидел в
гостиной, обтянутой красным бархатом с широкими золототкаными галунами.
На высоком столике стояло большое распятие из слоновой кости, а на ками-
не лежала книга "О папе" г-на де Местра, с золотым обрезом и в велико-
лепном переплете. Жюльен раскрыл ее, чтобы не иметь вида человека, кото-
рый подслушивает. Разговор в соседней комнате временами шел очень гром-
ко. Наконец дверь отворилась, и его позвали.
- Имейте в виду, господа, - сказал председатель, - что с этой минуты
мы говорим перед лицом герцога ***. Этот господин, - промолвил он, пока-
зывая на Жюльена, - молодой священнослужитель, вполне преданный нашему
святому делу, и он с помощью своей изумительной памяти перескажет без
труда слово в слово весь наш разговор.
- Слово принадлежит вам, сударь, - сказал он, делая пригласительный
жест в сторону особы с святоотческим видом, облаченной в три или четыре
жилета.
Жюльен подумал, что естественнее было бы назвать по имени этого гос-
подина в жилетах. Он взял бумагу и принялся старательно записывать.
(Здесь автор имел в виду поставить целую страницу точек.
- Это будет совершенно неуместно, - заявил издатель, - а для такого
легкомысленного произведения неуместные выдумки просто зарез.
- Политика, - возражал автор, - это камень на шее литературы; не
пройдет и полгода, как он потопит литературное произведение. Политика
средь вымыслов фантазии - это все равно, что выстрел из пистолета среди
концерта: душераздирающий звук, но при этом безо всякой выразительности.
Он не гармонирует ни с какими инструментами. Политика насмерть разобидит
одну половину моих читателей, а другой половине покажется скучной, ибо
то, что они читали сегодня утром в газете, было куда интереснее и ост-
рее...
- Если ваши действующие лица не говорят о политике, - сказал изда-
тель, - значит, это не французы тысяча восемьсот тридцатого года и книга
ваша отнюдь не является зеркалом, как вы изволили заявить...)
Протокол Жюльена занял двадцать шесть страниц; вот краткое изложение
его, хотя и довольно бледное, ибо пришлось, как это всегда делается в
подобных случаях, выпустить разные курьезы, изобилие коих могло бы от-
толкнуть или показаться неправдоподобным (см. "Газет де трибюно").
Человек в жилетах и с святоотческим видом (возможно, это был епископ)
часто улыбался, и тогда глаза его, затененные полуопущенными ресницами,
загорались странным блеском, а взгляд его казался уже не столь нереши-
тельным, как обычно. Этот господин, которому было предложено первому го-
ворить пред лицом герцога ("но какой же это герцог?" - подумал Жюльен),
по-видимому, с целью изложить общее мнение и выступить, так сказать, в
роли всеобщего поверенного, обнаружил, как показалось Жюльену, какую-то
неуверенность, отсутствие определенных выводов, в чем так часто обвиняют
судейское сословие. Впоследствии, во время обсуждения, герцог не преми-
нул поставить ему это на вид.
После нескольких фраз душеспасительного и назидательного характера
человек в жилетах сказал:
- Благородная Англия, руководимая великим человеком, бессмертным Пит-
том, израсходовала сорок миллиардов франков, дабы противостоять револю-
ции. Если собрание разрешит, я позволю себе высказать откровенно некую
печальную мысль; я бы сказал, что Англия недостаточно понимала, что с
таким человек, как Бонапарт, - тем паче если ему ничего не могли проти-
вопоставить, кроме благих намерений, - добиться решительных результатов
можно было только путем частных...
- Ах, опять восхваление убийств! - тревожным тоном сказал хозяин до-
ма.
- Избавьте нас, сделайте милость, от ваших сентиментальных наставле-
ний! - раздраженно воскликнул председатель, и его кабаньи глазки загоре-
лись свирепым огнем. - Продолжайте! - сказал он человеку в жилетах.
Щеки и лоб председателя побагровели.
- Благородная Англия, - продолжал докладчик, - ныне раздавлена. Каж-
дый англичанин, раньше чем он заплатит за хлеб свой, должен сперва опла-
тить проценты за те сорок миллиардов, которые пошли на борьбу с якобин-
цами. Питта у нее уже нет.
- У нее есть герцог Веллингтон! - произнес человек в военном мундире,
с весьма внушительным видом.
- Умоляю, господа, спокойствие! - вскричал председатель. - Если опять
начнутся споры, то зачем мы вызвали господина Сореля?
- Известно, что вы, сударь, одержимы великими идеями, - колко заметил
герцог, кинув взгляд на военного, бывшего наполеоновского генерала.
Жюльен понял, что в этих словах заключался какой-то намек личного харак-
тера, весьма оскорбительный. Все улыбнулись; генерал-перебежчик явно ки-
пел от ярости.
- Питта больше нет, господа, - снова заговорил докладчик унылым тоном
человека, отчаявшегося вразумить своих слушателей. - Да если бы и нашел-
ся в Англии новый Питт, нельзя обмануть целый народ два раза подряд од-
ним и тем же способом.
- Вот поэтому-то генерал-завоеватель, второй Бонапарт, ныне уже не-
мыслим во Франции! - воскликнул, снова перебивая его, военный.
На этот раз ни председатель, ни герцог не решились рассердиться, хотя
Жюльен и видел по их глазам, что они едва сдерживаются. Они опустили
глаза, и герцог вздохнул так, чтобы все это заметили.
Но докладчик на этот раз обиделся.
- Мне не дают договорить, - сказал он запальчиво, внезапно отбрасывая
ту улыбчивую учтивость и осторожность, которые, как полагал Жюльен, яв-
лялись подлинным выражением его нрава, - мне не дают договорить, никто
не желает принимать во внимание тех усилий, которые я кладу на то, чтобы
не задеть ничьих ушей, какой бы длины они ни были. Так вот, господа, я
буду краток.
И я вам скажу попросту: у Англии сейчас гроша нет, чтобы помочь бла-
гому делу. Вернись сейчас сам Питт, и он при всей своей гениальности не
смог бы одурачить мелких английских собственников, ибо им прекрасно из-
вестно, что одна короткая Ватерлооская кампания обошлась им в миллиард
франков. Так как от меня требуют ясности, - продолжал докладчик, все бо-
лее воодушевляясь, - то я вам прямо скажу: помогайте себе сами, потому
что у Англии нет ни одной гинеи к вашим услугам, а когда Англия не может
платить, то Австрия, Россия и Пруссия, у которых сколько угодно храброс-
ти и ни гроша денег, не могут выдержать более одной или двух кампаний
против Франции.
Можно надеяться, что молодые солдаты, которых наберут якобинцы, будут
разбиты в первой кампании, даже, быть может, во второй, но что касается
третьей, то пусть я окажусь революционером в ваших предубежденных гла-
зах, - в третьей кампании вы увидите солдат тысяча семьсот девяносто
четвертого года, которые уже перестали быть деревенскими рекрутами тыся-
ча семьсот девяносто второго года.
Тут его прервали возгласы с трех или четырех мест сразу.
- Сударь, - сказал председатель Жюльену, - подите в соседнюю комнату
и перепишите набело начало протокола, который вы вели.
Жюльен ушел с немалым сожалением. Докладчик только что затронул неко-
торые предполагаемые возможности, которые были предметом постоянных раз-
мышлений Жюльена.
"Боятся, как бы я их на смех не поднял", - подумал он.
Когда его позвали снова, г-н де Ла-Моль говорил торжественным тоном,
показавшимся Жюльену очень забавным, ибо он хорошо знал маркиза.
- ...Да, господа, и вот именно об этом-то несчастном народе и можно
сказать:
Кем быть ему, чурбаном или богом? "Он будет богом!" - восклицает бас-
нописец. Но это из ваших уст, господа, надлежит нам услышать эти вели-
кие, проникновенные слова. Начните и действуйте сами, и славная Франция
явится снова почти такой же, какой сделали ее наши предки и какой мы еще
видели ее своими глазами перед кончиной Людовика XVI.
Англия, по крайней мере ее благородные лорды, так же как и мы, нена-
видит подлое якобинство; без английского золота Россия, Австрия и Прус-
сия не в состоянии дать более двух-трех сражений. Но разве этого доста-
точно, чтобы привести к столь счастливой оккупации, как та, которую так
глупо упустил господин де Ришелье в тысяча восемьсот семнадцатом году? Я
этого не думаю.
Тут кто-то попытался прервать его, но попытку эту пресекло поднявшее-
ся со всех сторон шиканье. Прервать пытался опять все тот же бывший ге-
нерал императорской армии: он мечтал о голубой ленте и рассчитывал за-
нять видное место среди составителей секретной ноты.
- Нет, я этого не думаю, - повторил г-н де ЛаМоль после того, как
смятение улеглось, причем он так резко, с такой уверенной дерзостью под-
черкнул это "я", что Жюльен пришел в восторг.
"Вот это правильный ход! - думал он, и перо его летало по бумаге,
почти не отставая от речи маркиза. - Одно слово, сказанное так, как на-
до, и г-н де ЛаМоль сводит на нет двадцать кампаний, проделанных этим
перебежчиком".
- И не только на чужеземцев следует нам рассчитывать, - продолжал
маркиз самым невозмутимым тоном, - в наших надеждах на новую военную ок-
купацию. Вся эта молодежь, которая пишет зажигательные статейки в
"Глоб", может вам дать три-четыре тысячи молодых командиров, среди коих,
возможно, найдутся и Клебер, и Гош, и Журдан, и Пишегрю, только далеко
не такой благонамеренный на сей раз.
- Мы не позаботились создать ему славу, - сказал председатель. - Сле-
довало бы увековечить его имя.
- Необходимо, наконец, добиться, чтобы во Франции было две партии, -
продолжал г-н де Ла-Моль, - но чтобы это были две партии не только по
имени, а две совершенно четкие, резко разграниченные партии. Установим,
кого надо раздавить. С одной стороны, журналисты, избиратели, короче го-
воря, общественное мнение; молодежь и все, кто ею восхищается. Пока они
себе кружат головы собственным пустословием, мы, господа, пользуемся ве-
ликим преимуществом: мы распоряжаемся бюджетом.
Тут его опять перебили.
- Вы, сударь, - обратился г-н де Ла-Моль к перебившему его, и при
этом с удивительным спокойствием и крайним высокомерием, - вы, если вас
задевает мое выражение, не распоряжаетесь бюджетом, а просто пожираете
сорок тысяч франков государственного бюджета плюс восемьдесят тысяч, ко-
торые вы получаете по цивильному листу.
Хорошо, сударь, раз вы меня к этому вынуждаете, я позволю себе, не
стесняясь, привести в пример вас. Подобно вашим благородным предкам, ко-
торые пошли за Людовиком Святым в крестовый поход, вы за эти сто двад-
цать тысяч франков должны были бы выставить нам, по крайней мере, один
полк, - да что я говорю, хотя бы одну роту, ну, полроты, или пусть это
будет хоть пятьдесят человек, готовых сражаться и преданных правому делу
на жизнь и на смерть. А что же у вас? Одни лакеи, которые, случись бунт,
вам же и зададут страху.
Трон, церковь, дворянство - все это может завтра же рухнуть, господа,
если вы не позаботитесь создать в каждом департаменте вооруженные отряды
из пятисот преданных людей, я говорю преданных не только со всей фран-
цузской доблестью, но и со всей испанской стойкостью.
Половина этих людей должна состоять из наших сыновей, наших племянни-
ков - словом, из родовитого дворянства. И каждый из них должен иметь при
себе не пустого болтуна-мещанина, готового нацепить на себя трехцветную
кокарду, если повторится тысяча восемьсот пятнадцатый год, - нет, прос-
того крестьянского парня, простодушного, чистосердечного, вроде Катели-
но. Наш дворянин будет его наставником, а всего лучше, если возможно,
чтобы это был его молочный брат. Пусть каждый из нас отдаст пятую долю
своих доходов, чтобы создать в каждом департаменте этакий маленький пре-
данный отряд из пятисот человек. Тогда можно смело рассчитывать на
иностранную оккупацию. Никогда чужеземный солдат не дойдет даже до Дижо-
на, если он не будет уверен, что в каждом департаменте он найдет пять
сотен вооруженных друзей.
Иностранные короли до тех пор не будут вас слушать, пока вы не заяви-
те им, что у вас есть двадцать тысяч дворян, готовых взяться за оружие
для того, чтобы распахнуть перед ними ворота Франции. Это тяжкая повин-
ность, скажете вы. Но, господа, только такой ценой мы спасем наши голо-
вы. Между свободой печати и нашим существованием, как дворян, идет
борьба не на жизнь, а на смерть. Становитесь заводчиками либо крестьяна-
ми или беритесь за ружье. Можете робеть, если вам угодно, но не будьте
глупы, откройте глаза.
"Стройтесь в батальоны - вот что я вам скажу словами якобинской пе-
сенки, и тогда найдется какой-нибудь великодушный Густав-Адольф, кото-
рый, видя неминуемую опасность, угрожающую монархическим основам, бро-
сится за три сотни лье от своих владений и сделает для вас то, что сде-
лал Густав для протестантских князей. Или вам угодно заниматься разгово-
рами и сидеть сложа руки? Пройдет пятьдесят лет, и в Европе будут только
одни президенты республик и ни одного короля. А вместе с этими шестью
буквами: К-О-Р-О-Л-Ь - будут стерты с лица земли и служители церкви и
дворяне. Вот мы тогда и полюбуемся, как останутся одни кандидаты, заис-
кивающие перед низким большинством.
Можно сколько угодно разглагольствовать о том, что во Франции сейчас
нет популярного генерала, всем известного и всеми любимого, что армия
наша созидалась в целях защиты престола, тогда как в любом австрийском
или прусском полку найдется человек пятьдесят унтеров, понюхавших поро-
ху. Двести тысяч молодых людей из мелкой буржуазии бредят войной.
- Не достаточно ли этих горьких истин? - чванно произнесла некая важ-
ная особа, по-видимому, занимавшая весьма видное место среди духовной
иерархии, ибо г-н де Ла-Моль, вместо того, чтобы рассердиться, улыбнулся
на его слова, что Жюльену показалось весьма знаменательным.
- Достаточно горьких истин, хорошо, сделаем выводы, господа: челове-
ку, которому необходимо отнять гангренозную ногу, бесполезно было бы
уверять своего хирурга, что эта больная нога совершенно здорова. Прости-
те меня, если я позволю себе так выразиться, господа: благородный герцог
*** - наш хирург.
"Ну, вот, наконец-то заветное слово сказано, - подумал Жюльен, - зна-
чит, нынче ночью я помчусь прямехонько в..?"
|
Главная 