45
БЕ У ДОБРОДЕТЕЛИ
Но если я буду вкушать это наслаждение столь рассудительно и осторож-
но, оно уже не будет для меня наслаждением.
Лопе де Вега.
Едва вернувшись в Париж и вручив маркизу де ЛаМолю ответ, которым
тот, по-видимому, был крайне разочарован, герой наш, выйдя из его каби-
нета, бросился к графу Альтамире. Помимо преимущества быть приговоренным
к смертной казни, этот блистательный чужеземец отличался еще крайним
глубокомыслием и имел счастье быть весьма набожным; эти достоинства, а
еще более высокое происхождение графа вполне отвечали вкусам г-жи де
Фервак, и она часто виделась с ним.
Жюльен совершенно серьезно признался ему, что влюблен без памяти.
- Это поистине высокодобродетельная, чистая и возвышенная душа, - от-
вечал граф Альтамира, - только в ней есть некоторая доля иезуитства и
какой-то напыщенности. Бывает иногда, что я прекрасно понимаю каждое
слово, которое она произносит, но никак не могу понять смысла всей фра-
зы. В разговоре с ней мне нередко приходит на ум, что я вовсе уж не так
хорошо знаю французский язык, как меня уверяют. Это знакомство выдвинет
вас, придаст вам вес в обществе. Но знаете, поедемте-ка к Бустосу, -
промолвил граф Альтамира, любивший во всем поступать последовательно и
разумно. - Он когда-то ухаживал за госпожой маршальшей.
Дон Диего Бустос заставил долго и подробно объяснять себе, в чем де-
ло, сам при этом не произнося ни слова, точно адвокат; он был похож на
раздобревшего монаха, но у него были черные усищи, и держался он с неп-
роницаемой важностью, а впрочем, это был честный карбонарий.
- Понятно, - сказал он, наконец, Жюльену. - Спрашивается, были ли у
маршальши де Фервак любовники или их у нее не имелось? И следовательно:
имеете ли вы надежду добиться успеха? Это вас интересует? Могу сказать
вам: что касается меня, я потерпел фиаско. Теперь, когда меня это уже не
трогает, могу сообщить по части ее характера следующее: на нее часто на-
ходит дурное настроение, и как вы сейчас увидите, она довольно мсти-
тельна.
Я не замечал в ней желчного темперамента, который свойствен одаренным
натурам и придает всему, что бы они ни делали, оттенок страстности. Нао-
борот, именно этой своей голландской флегматичности и невозмутимости она
и обязана своей редкой красотой и такими удивительно свежими красками.
Жюльена раздражала медлительность и невозмутимое хладнокровие испан-
ца; от нетерпения он несколько раз невольно прерывал его какими-то од-
носложными восклицаниями.
- Угодно вам меня выслушать? - важно спросил его дон Диего Бустос.
- Простите мою furia francese [31]. Я весь обратился в слух, - отве-
чал Жюльен.
- Маршальша де Фервак способна пылать ненавистью. Она беспощадно
преследует людей, которых она никогда в жизни в глаза не видала, - раз-
ных адвокатов, бедняг-сочинителей, которые придумывают всякие песенки,
вроде Колле, знаете?
Это мой конек...
Я любил как мог... и т.д.
И Жюльену пришлось выслушать эту песенку до самого конца. Испанцу,
видимо, очень нравилось петь по-французски.
Эту чудную песенку никогда еще не слушали с таким нетерпением.
- Маршальша, - сказал дон Диего Бустос, после того как пропел песенку
до конца, - пустила по миру автора одной такой шансонетки:
Сражен любовью в кабачке...
Жюльен испугался, что Бустос сейчас опять запоет. Но он удовольство-
вался тем, что тщательно пересказал содержание шансонетки.
Действительно, она была весьма нечестива и непристойна.
- Когда маршальша стала при мне возмущаться этой песенкой, - сказал
дон Диего, - я ей возразил, что женщины ее круга вовсе не должны повто-
рять всякую ерунду, которую печатают. Как бы успешно ни насаждали благо-
честие и строгость нравов, во Франции всегда будет существовать литера-
тура для кабачков. А когда маршальша де Фервак добилась того, что сочи-
нителя этой песенки, несчастного голыша, которому платили половину того,
что ему полагалось, лишили его места с жалованьем в тысячу восемьсот
франков, я ей сказал: "Берегитесь, вы атаковали этого бедного рифмоплета
вашим оружием, а он может вам ответить своими стишками - сочинит ка-
кую-нибудь песенку насчет добродетели. Все раззолоченные гостиные будут
за вас, а люди, которые не прочь посмеяться, будут везде повторять эту
эпиграмму". Так знаете ли, сударь, что мне ответила маршальша?" Ради
божьего дела я готова на глазах всего Парижа пойти на казнь: это было бы
невиданным зрелищем во Франции. Народ научился бы уважать высокую добро-
детель. И этот день был бы прекраснейшим днем моей жизни". А какие глаза
у нее были при этом - забыть нельзя!
- У нее дивные глаза! - воскликнул Жюльен.
- Я вижу, вы действительно влюблены... Итак, - снова важно начал дон
Диего Бустос, - у ней нет этого желчного темперамента, который сам по
себе располагает к мстительности. И эта ее склонность вредить людям про-
исходит оттого, что она несчастна. Я подозреваю, что у нее есть тайное
горе. Может быть, все дело в том, что ей надоело разыгрывать доброде-
тель.
Испанец умолк и в течение целой минуты, не произнося ни слова, смот-
рел на Жюльена.
- Вот в чем вся суть, - важно добавил он. - Вот отсюда-то вы и можете
извлечь некоторую надежду. Я много раздумывал над этим в течение тех
двух лет, когда имел честь состоять при ней покорным слугой. И все ваше
будущее, господин влюбленный, зависит всецело от этой великой загадки:
не ханжа ли она, которая устала от взятой на себя роли и злобствует по-
тому, что она несчастна?
- Или, может быть, - сказал граф Альтамира, нарушив, наконец, свое
глубокое молчание, - это то, что я тебе уже двадцать раз говорил: просто
она заразилась французским тщеславием, и ее преследует воспоминание о
папаше, пресловутом сукноторговце. Вот это-то и гложет ее, а характер у
нее от природы угрюмый, сухой.
Единственное, что могло бы оказаться для нее счастьем, - это перее-
хать в Толедо и попасть в лапы какогонибудь духовника, который бы терзал
ее каждый день, разверзая перед ней страшную бездну ада.
Когда Жюльен уже уходил, дон Диего, приняв еще более внушительный
вид, сказал ему:
- Альтамира сообщил мне, что вы один из наших. Придет день, и вы по-
можете нам отвоевать свободу; вот почему и я хочу помочь вам в вашей ма-
ленькой затее. Вам будет небесполезно познакомиться со стилем маршальши.
Вот четыре письма, написанные ее рукой.
- Я перепишу их, - воскликнул Жюльен, - и принесу вам обратно!
- И никогда ни одна душа не будет знать, о чем мы здесь говорили?
- Никогда, клянусь честью! - вскричал Жюльен.
- Тогда да поможет вам бог! - промолвил испанец и молча проводил до
лестницы Альтамиру и Жюльена.
Эта сцена немного развеселила нашего героя и вызвала у него что-то
вроде улыбки. "Вот вам и благочестивец Альтамира, который споспешествует
мне в прелюбодействе!" - сказал он про себя.
Все время, пока шел этот необыкновенно важный разговор с доном Диего
Бустосом, Жюльен внимательно прислушивался к бою часов на башне особняка
Алигр.
Приближалось время обеда; он сейчас увидит Матильду. Вернувшись до-
мой, он с большим тщанием занялся своим туалетом.
"Вот первая глупость, - сказал он себе, уже спускаясь по лестнице. -
Надо исполнять предписания князя слово в слово".
И он опять поднялся к себе и надел самый затрапезный дорожный костюм.
"Теперь, - подумал он, - только бы не выдать себя взглядом". Было еще
только половина шестого, а обедали в шесть.
Его потянуло в гостиную, там не было ни души. Увидев голубой диван,
он бросился перед ним на колени и прижался губами к тому месту, на кото-
рое Матильда обычно опиралась рукой; слезы хлынули из его глаз. "Надо
избавиться от этой дурацкой чувствительности, - сказал он себе с негодо-
ванием - Она меня выдаст". Он взял для вида газету и прошелся несколько
раз из гостиной в сад и обратно.
Потом, незаметно укрывшись за большим дубом, весь дрожа, он, наконец,
решился поднять глаза на окно м-ль де Ла-Моль. Оно было закрыто наглухо;
он чуть не упал и долго стоял, прислонившись к дубу, потом, едва держась
на ногах, пошел взглянуть на лестницу садовника.
Кольцо у цепи, которое он разогнул когда-то, - увы, как все тогда бы-
ло по-другому! - так и осталось непочиненным. Не помня себя, в порыве
безумия, Жюльен прижал его к губам.
После этого долгого хождения из гостиной в сад и обратно Жюльен по-
чувствовал себя страшно усталым; это было первое достижение, которое его
чрезвычайно обрадовало. "Вот теперь у меня будет погасший взгляд, и мож-
но не опасаться, что я себя выдам". Постепенно все начали сходиться в
гостиной; всякий раз, когда открывалась дверь, сердце Жюльена мучительно
сжималось и замирало.
Сели за стол. Наконец появилась и м-ль де ЛаМоль, верная, как всегда,
своей привычке заставлять себя ждать. Увидев Жюльена, она густо покрас-
нела: никто не сказал ей ни слова о том, что он приехал. Вспомнив советы
князя Коразова, Жюльен поглядел на ее руки: они дрожали. Его охватило
чувство неописуемого волнения, и он еще раз порадовался, что выглядит
усталым.
Господин де Ла-Моль произнес похвальную речь Жюльену, после чего мар-
киза соизволила обратиться к нему и сказала что-то весьма любезное по
поводу его усталого вида. Жюльен ежеминутно повторял себе: "Я не должен
смотреть на мадемуазель де Ла-Моль слишком часто, но я не должен также
избегать глядеть на нее. Мне надо казаться таким, каким я был за неделю
до постигшего меня несчастья..." В общем, он решил, что может быть дово-
лен своим поведением. Оказывая внимание хозяйке дома, он старался втя-
нуть в разговор ее гостей и поддерживал оживленную беседу.
Его учтивость была вознаграждена: около восьми часов доложили о при-
езде маршальши де Фервак. Жюльен тотчас исчез и вскоре появился снова,
одетый с необыкновенной тщательностью. Г-жа де Ла-Моль была весьма приз-
нательна ему за этот знак внимания и, желая выразить ему свое одобрение,
заговорила с г-жой де Фервак о его поездке. Жюльен сел около маршальши,
но при этом так, чтобы Матильде не видно было его глаз. Поместившись та-
ким образом, согласно всем правилам искусства, он устремил на г-жу де
Фервак красноречивый взор, полный изумленного восхищения. Первое из пя-
тидесяти трех писем, подаренных ему князем Коразовым, начиналось прост-
ранным словоизлиянием, посвященным именно этому чувству.
Маршальша заявила, что она едет в Комическую оперу. Жюльен устремился
туда же и повстречал там кавалера де Бовуази, который провел его в прид-
ворную ложу, находившуюся рядом с ложей г-жи де Фервак. Жюльен смотрел
на нее не сводя глаз. "Надо будет, - решил он, возвращаясь домой, - вес-
ти дневник этой осады, иначе я перезабуду все мои маневры". Он заставил
себя исписать три или четыре страницы на эту скучнейшую тему и - о чудо!
- за этим занятием ни разу не вспомнил о м-ль де Ла-Моль.
Матильда почти забыла о нем, пока он путешествовал. "В конце концов
это совершенно заурядный человек, - решила она. - Имя его будет постоян-
но напоминать мне о величайшем позоре в моей жизни. Надо добросовестно
проникнуться самыми общепринятыми понятиями скромного благоразумия и
чести; женщина, забывая о них, может потерять решительно все". Она дала
понять, что брачный контракт с маркизом де Круазенуа, подготовлявшийся
уже давно, можно, наконец, считать делом решенным. Г-н де Круазенуа был
вне себя от радости; он был бы до крайности удивлен, если бы ему сказа-
ли, что это новое отношение к нему Матильды, которым он так гордился,
проистекало просто из равнодушной покорности судьбе.
Но все намерения м-ль де Ла-Моль мигом изменились, как только она
увидела Жюльена. "Да ведь это же на самом деле муж мой, - сказала она
себе, - и если я действительно хочу вступить на путь добродетели и бла-
горазумия, то ясно, что я должна выйти замуж только за него".
Она уже заранее ждала, что он будет одолевать ее всяческими излияния-
ми и унылыми взглядами, и уже придумывала, что она ему ответит, так как,
разумеется, едва только встанут из-за стола, он попытается заговорить с
нею. Но он не только не сделал этой попытки, а преспокойно остался в
гостиной и даже ни разу не взглянул в сторону сада - один бог знает, че-
го ему это стоило. "Самое лучшее - сразу же объясниться с ним", - решила
м-ль де Ла-Моль и вышла одна в сад. Жюльен не появлялся. Матильда прошла
мимо больших стеклянных дверей гостиной и увидала, что он с воодушевле-
нием рассказывает г-же де Фервак о развалинах старинных замков, которые
разбросаны на гористых берегах Рейна и придают им такой своеобразный ха-
рактер. Он теперь уже более или менее овладел искусством этой сентимен-
тальной вычурной речи, которая в некоторых салонах считается признаком
ума.
Будь князь Коразов в Париже, он, несомненно, мог бы гордиться: все в
этот вечер происходило именно так, как он предсказывал.
И на другой день и в следующие дни поведение Жюльена также удостои-
лось бы его одобрения.
От интриг, которые вели члены таинственной камарильи, зависело расп-
ределение нескольких голубых лент; г-жа де Фервак настаивала на том,
чтобы в кавалеры ордена был пожалован ее двоюродный дед. Маркиз де
Ла-Моль претендовал на то же самое для своего тестя; они объединили свои
усилия, и маршальша посещала особняк де Ла-Моль чуть ли не каждый день.
От нее-то и узнал Жюльен, что маркиза должны сделать министром: он пред-
ложил камарилье весьма хитроумный план полной ликвидации Хартии в тече-
ние какихнибудь трех лет и без всяких потрясений.
А если г-н де Ла-Моль станет министром, Жюльен мог рассчитывать со
временем стать епископом. Но для него теперь все эти высокие чаяния
словно заслонились какой-то завесой. Если они иной раз и рисовались его
воображению, то как-то весьма смутно и отдаленно. Несчастная любовь, ко-
торая сделала из него маньяка, перевернула все его жизненные интересы:
все, о чем бы он теперь ни думал, стояло в тесной связи с тем, как сло-
жатся его отношения с м-ль де Ла-Моль. Он рассчитывал, что через
пять-шесть лет напряженных усилий он добьется того, что она полюбит его
снова.
Эта столь хладнокровная, трезвая голова дошла, как мы видим, до пол-
ного безрассудства. От всех его качеств, которыми он когда-то отличался,
у него осталось только некоторое упорство. Внешне, в своем поведении. он
неукоснительно следовал плану, предписанному князем Коразовым; каждый
вечер он усаживался возле кресла г-жи де Фервак, но был не в состоянии
произнести ни единого слова.
Усилия, которые он должен был делать, чтобы казаться Матильде изле-
чившимся, истощали его душевные силы. Он сидел около маршальши с совер-
шенно безжизненным видом, и даже в глазах его, казалось, угасло всякое
выражение, как у человека, который превозмогает мучительную физическую
боль.
Так как г-жа де Ла-Моль во всех своих суждениях повторяла слово в
слово то, что говорил ее супруг, который мог сделать ее герцогиней, она
вот уже несколько дней превозносила до небес неоценимые достоинства
Жюльена.
|
Главная 